Эти январские дни отмечены печальной годовщиной — 15 лет назад ушел из жизни Игорь Самойлович Лисевич (1932—2000), добрый и мудрый человек, большой учёный и непревзойденный знаток Древнего Китая.
Хорошо помню тот январь...
Прошла встреча нового тысячелетия, на календарях появилась непривычная дата с тремя тройками, с каждого рекламного щита напоминающая, что наступил 2000-й год. Я был в Питере и готовился к защите кандидатской в СПбГУ. Диссертация была готова, распечатана и сшита еще в декабре. Оставалось напечатать и разослать автореферат, чем я и занимался в январе 2000 года.
В тот день мне надо было встретиться с Евгением Алексеевичем Торчиновым, научным руководителем моей кандидатской, чтобы обсудить какие-то совершенно незначительные вопросы. Выйдя из метро на «Василеостровской», я шел к зданию Исторического факультета и размышлял о том, кому еще следует отправить автореферат. Как раз думал об Игоре Самойловиче Лисевиче, о том, что у меня, наконец-то, появился хороший повод написать ему письмо и отправить свой автореферат со словами благодарности. А благодарить Игоря Самойловича мне было за что. И очень хотелось это сделать.
В приятных раздумьях я неспешно дошел до здания Истфака, поднялся на второй этаж, где находилась администрация философского факультета СПбГУ и кафедра Евгения Алексеевича. Торчинов был на месте, но, как всегда, очень занят, осаждаем многочисленными учениками. Мы поговорили буквально пять-десять минут, а потом разошлись. Торопиться мне было некуда, поэтому я неспешно спустился на первый этаж и остановился у книжных ларьков. И вдруг через несколько минут заметил Е.А.Торчинова — он очень торопился, впопыхах сбежав с лестницы, и явно выискивал глазами кого-то в фойе. Заметив меня, замахал руками, давая знак, чтобы я не уходил. Я удивился — мне никогда раньше не приходилось видеть бегущего Евгения Алексеевич. А когда понял, что Е.А.Торчинов спустился со второго этажа для того, чтобы догнать меня, в сердце закралась тревога. Подойдя ближе, Евгений Алексеевич вытер ладонью вспотевший лоб и тихо произнес: «Сергей, самое главное вам не сказал, из Москвы звонили, Лисевич умер»...
В своей научной жизни я впервые столкнулся с потерей близкого человека — Учителя, поэтому эта короткая фраза меня потрясла. Сначала не хотелось понимать ее смысл и верить ей, потом стало бесконечно больно…
Я очень многим обязан Игорю Самойловичу Лисевичу и считаю его своим Учителем с большой буквы. Но сразу оговорюсь — ни в ближайший круг его знакомых, ни в круг его студентов или аспирантов я никогда не входил. И похвастаться тем, что хорошо знал Игоря Самойловича, тоже не могу. У нас была лишь одна личная встреча. Но при этом, как ни странно, я знаю Игоря Самойловича очень давно — с первых своих шагов на пути в китаеведение. И с этих первых шагов Игорь Самойлович Лисевич освещал для меня этот путь. Понимаю, что это звучит пафосно, но это так...
Моё первое знакомство с Игорем Самойловичем произошло в 1979 году. Я жил в небольшом городке на западе современной Беларуси, заканчивал девятый класс и уже несколько лет увлекался Китаем, читая доступную мне литературу об этой стране, о ее культуре и истории. К тому времени я точно знал, что хочу изучать Китай и что буду поступать на Восточный факультет ЛГУ. Моя сестра всецело поддерживала моё увлечение, она окончила Ленинградский гидромет и по долгу службы бывала в разных городах Советского Союза. Из своей очередной поездки, кажется, на Урал она специально для меня привезла книгу. На обложке я прочитал имя автора — И.С. Лисевич. И название — «Литературная мысль Китая на рубеже древности и средних веков». Вот так я впервые познакомился с этим удивительным человеком, через его книгу. Конечно, это было заочное знакомство и, так сказать, одностороннее — Игорь Самойлович о моем знакомстве с ним, конечно же, даже не подозревал.
Взяв в руки эту книгу, я потом долго не мог с ней расстаться. Она меня не просто заинтересовала, она меня поразила новизной, стилем изложения и очарованием предмета исследования. Автор словно стал жить в нашем доме — столь интересно было читать эту книгу, что я, погружаясь в чтение, как будто слышал голос её автора, который неторопливо и обстоятельно рассказывал о литературе, философии и культуре Китая, открывая мне грани науки о Востоке.
К тому времени мне уже были знакомы некоторые книги о Китае, но это были книги иного рода — работы О.Б. Борисова и Б.Т. Колоскова, М.С. Капицы и даже Ван Мина. Кто помнит эти работы, поймет и меня — книга И.С. Лисевича разительно отличалась от них и по содержанию, и по стилю изложения. Она стала для меня путеводителем прежде всего по китайской философии. Нельзя сказать, что до книги И.С. Лисевича я совсем уж ничего не знал о традиционной культуре Китая и древнекитайской философии. В нашей городской библиотеке было несколько интересных работ на эти темы, например, В.М. Алексеева, В.Г. Бурова и М.Л. Титаренко. Думаю, что знакомство с книгами этих авторов подготовило меня и к надлежащему восприятию «Литературной мысли Китая».
Книга И.С. Лисевича меня захватила. Прежде всего в той части, где автор рассуждал о категориях китайской литературной традиции, культуры и философии. Не буду говорить о том, что эта книга была новаторской во всех отношениях, и что она сыграла важную роль в развитии отечественной синологической науки, причем не только ее литературоведческого, но и философского направления, предвосхитив некоторые важные тенденции в понимании китайской философии, ставшие очевидными в нашем китаеведении лишь лет через десять. Лишь замечу, что помимо эксплицитно выраженного содержания, определяемого названием и общей целью исследования, я открывал в ней и то, что, казалось бы, находилось на периферии ее содержания, но что — это я понимаю с точки зрения своего нынешнего научного опыта — придавало ей столь притягательную силу.
Например. Не знаю почему, но я сразу обратил внимание на начальный фрагмент монографии, где И.С. Лисевич упоминал «Дао цзан» — многотомное собрание даосских текстов, которое, как заметил автор, существует и поныне. Дальнейшее знакомство с этой книгой сформировало у меня стойкой желание изучать именно даосизм и этот «Дао цзан» (о котором я тогда не знал ничего, кроме того, что он «существует и поныне»). И сегодня я уверен, что эта первая ссылка в монографии Игоря Самойловича, где упомянут «Дао цзан», появилась не случайно. Автор, как мне думается, настраивал читателя на определенный ход мыслей, на определенное проблемное поле. И, если говорить обо мне, замысел автора удался полностью. После прочтения книги И.С. Лисевича вся моя научная жизнь, начиная со студенческой поры, связана с изучением текстов Даосского канона («Дао цзана»), или «Даосской сокровищницы», как назвал это собрание Игорь Самойлович в своей монографии.
Или, например, рассуждения автора о категории ци, в которых И.С. Лисевич соотносил ее с гипотезой «адаптационной энергии» Ганса Селье — они не только стали определять мой интерес к категориальному аппарату китайской культуры, но и заставили тогда же найти старый номер «Курьера Юнеска» и познакомиться с точкой зрения этого французского врача и ученого.
Работа с указателями к этой книги стала для меня захватывающим погружением в общество великих деятелей китайской культуры, а терминологический указатель стал первым в моей жизни справочником по категориям китайской культуры, который, даже если и не отвечал на мои вопросы, разжигал любопытство и желание найти на них ответы.
Библиография к монографии И.С. Лисевича стала для меня справочником, по которому я, будучи уже студентом Восточного факультета ЛГУ, искал хорошие книги о Китае.
А еще — стиль монографии Игоря Самойловича, он, с моей точки зрения, безупречен — ясный, точный и настолько красивый, что сам по себе, даже безотносительно содержания, свидетельствует о том, что перед вами — большая Книга, многолетний труд не только большого ученого, но и большого мастера слова. Умная книга должна быть красивой, а для выражения глубоких по смыслу идей требуются соразмерные им по форме выражения, — этот вывод я тоже сделал, знакомясь с книгой И.С. Лисевича. Глубокая философия сродни высокой поэзии — и та, и другая требуют лучших слов в лучших сочетаниях. Монография Игоря Самойловича это подтверждает.
И еще интересная деталь. Когда я знакомился с книгой «Литературная мысль Китая», уже были на слуху имена Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, а их книги, при желании, можно было найти в библиотеках. А вот с поэзией Мальденштама я тогда знаком не был. Лишь благодаря монографии Игоря Самойловича началось и продолжается по сей день мое увлечение стихами Осипа Мальденштама.
Прочитав книгу Игоря Самойловича и поняв в ней ровно столько, сколько может понять обычный школьник, лишь очень поверхностно знакомый с Китаем, но я остался под впечатлением этого труда на всю жизнь. Думаю, что если бы не эта книга, я бы точно не стал тем, кем являюсь сейчас. По большому счету, именно Игорь Самойлович Лисевич во многом и намного десятилетий вперед определил мои научные приоритеты и направления моего научного творчества. Да простят мне ближайшие ученики и коллеги этого большого ученого, но, думаю, данное обстоятельство дает мне право называть Игоря Самойловича своим Учителем.
Тогда же, находясь под впечатлением этой книги, я написал ее автору, совершенно, что называется, «на деревню дедушке». На ответ я не надеялся, и каково же было мое удивление и радость, когда через несколько месяцев я получил от Игоря Самойловича письмо. Так началось наше уже, так сказать, двустороннее знакомство. Вообще, это тоже удивительно интересная характеристика Игоря Самойловича — найти время, чтобы писать письма какому-то школьнику из глубинки, — на это готов только человек с большим сердцем и доброй душой.
Я не знаю, почему у нас завязалась переписка. Уверен, что Игорь Самойлович был очень занят — и работа, и издательские планы, и большая семья, и широкий круг общения. И все же каким-то удивительным и невообразимым образом он нашел время и для меня. Не знаю, смог бы я сейчас так поступить, приди ко мне письмо из далекой российской глубинки от какого-нибудь школьника.
Возможно, свою роль в нашем знакомстве сыграл фактор, который не имеет прямого отношения к Китаю. Дело в том, что у меня с Игорем Самойловичем близкие корни (но об этом я узнал много позже и не от Игоря Самойловича). Я родом с запада Беларуси, а дед Игоря Самойловича Лисевича — Николай Андреевич Янчук (1859—1921) — для деятелей белорусской культуры был и остаётся человеком очень авторитетным (см., например: Янчук Мiкалай Андрэевiч // Этнаграфiя Беларусi: Энцыклапедыя. Мiнск, 1989. С. 554). Николай Андреевич Янчук является известным этнографом, славяноведом и музейным деятелем, он был большим знатоком славянской культуры, белорусской и украинской литератур. Примечательно, что Николай Андреевич Янчук был одним из основателей Белорусского государственного университета (БГУ) — главного вуза и Белорусской ССР, и современной Беларуси. С самого основания БГУ Николай Андреевич служил профессором по кафедре белорусской литературы и этнографии. И, кстати, ушел из жизни из-за тифа, которым заболел, возвращаясь в Москву из родного для меня Минска, где читал курс лекций. И родом дед Игоря Самойловича был с той территории, которая раньше называлась Холмщиной и Подлясьем, а ныне является частью Польши, но которая в дореволюционной России принадлежала, как и территория моей родной Брестской области, к западным губерниям России, где в причудливом сплетении сосуществовали культуры и судьбы белорусского, украинского, польского и русского народов.
Возможно, мое белорусское происхождение послужило решающим фактором в нашем знакомстве. Не знаю, но в любом случае я благодарю судьбу за то, что тогда, в далеком 1979 г., она свела меня с Игорем Самойловичем.
Этим знакомством я старался не злоупотреблять — отвлекать своими письмами большого ученого мне казалось неправильным. Но я всегда гордился этими письмами. Они были для меня главной поддержкой в моих намерениях изучать Китай. Обычно это были не письма, а почтовые карточки или открытки. Помню как долго я читал каждое предложение, настолько неразборчивым мне тогда казался почерк Игоря Самойловича (хотя, это я тогда так думал, сейчас я сам пишу намного более неразборчиво). Как ни странно, но даже этот трудночитаемый почерк также был для меня одной из положительных характеристик Игоря Самойловича — он как бы подсказывал мне, что я читаю письма, написанные не простым человеком, а большим ученым. В кругу моих родных и близких (это были, как правило, учителя и инженеры), писали иначе, а Игорь Самойлович, как мне пояснили старшие, пишет так, потому много работает на пишущей машинке.
Эти письма не только поддерживали мое стремление изучать Китай, но и открывали мне некоторые новые грани бытия, в нашей белорусской глубинке не совсем очевидные. Благодаря письмам Игоря Самойловича я, например, приобщился к журналу «Иностранная литература», в котором он регулярно публиковал свои переводы (в начале восьмидесятых — примерно раз в год). В общем, это были письма не о Китае, это были весточки от очень доброго и мудрого человека, который ненавязчиво открывал мне новый мир.
Из этих же писем я узнал и про увлечение Игоря Самойловича проблемами SETI (Search for Extraterrestrial Intelligence). В те годы уфология была не в чести, но сфера интересов И.С. Лисевича лежала не в банальных историях про инопланетян, а в научных размышлениях над глобальными философскими проблемами космологического характера. Эти проблемы не были чужды и мне, в той, конечно, степени, в какой их мог понять советский школьник-старшеклассник.
В мои школьные годы книга И.С. Школовского «Вселенная, жизнь, разум» была весьма популярна и доступна. Но мне повезло еще больше. В деревне, где жила моя бабушка и куда я в школьные годы уезжал на долгие летние каникулы, была замечательная библиотека, где я нашел книги (точнее, фрагменты из книг) Станислава Лема «Абсолютная пустота» (эссе «Культура как ошибка» и "Новая космогония" из этой книги я законспектировал еще в 8 классе) и «Сумма технологии». Иначе говоря, слова космогония, космология и некоторые проблемы проекта SETI были мне не совсем уж незнакомы. А потому упоминания Игорем Самойловичем своих «уфологических» интересов попали на благодатную почву.
В одном из писем Игорь Самойловича рассказал мне о том, что участвовал в международном уфологическом конгрессе на родине Константина Циолковского в Калуге. Этот факт из творческой биографии И.С. Лисевича поднял в моих глаза его авторитет на недосягаемую высоту. Кстати, именно тогда же от Игоря Самойловича я узнал, что Циолковский был не чужд проблемам восточной философии, в частности, философии буддизма. Это было настоящее откровение — космос и Восток соединились в моем сознании как два связанных друг с другом объекта исследования.
Подробнее про эту грань интересов ученого я смог узнать лишь через несколько лет, когда стал студентом и нашел в ленинградских библиотеках две доступные публикации Игоря Самойловича на эту тему — «Древние мифы о Хуан-ди и гипотеза о космических пришельцах» и «Древние мифы глазами человека космической эры». В адрес тех, кто скептически относится к таким увлечениям, скажу следующее. Во-первых, эта область интересов И.С. Лисевича никак не мешала его научным изысканиям в области китайской филологии. Во-вторых, именно работа с текстами на древнекитайском, как мне представляется, способствовала формированию у Игоря Самойловича соответствующих точек зрения на проблему гипотетических контактов с внеземным разумом. Для этого достаточно посмотреть две упомянутые работы — в них ведь сплошные цитаты и ссылки на древние китайские письменные памятники. Иначе говоря, эти две области знания, как мне думается, очень органично формировали личность И.С. Лисевича, в которой одна область интересов способствовала творческому поиску в другой области, и наоборот. Космос и старые китайские тексты — эти две великие истины, изучению которых посвятил себя Игорь Самойлович. Думаю, в таком синтезе заключён особый смысл. Обратить себя в усердие на познание этих грандиозных проблем может только великий человек.
Не могу сказать однозначно, но у меня есть стойкое ощущение, что и известная работа Игоря Самойловича «Моделирование мира и учение о пяти первоэлементах» в таком виде не состоялась бы без его увлечения проблематикой SETI.
Тогда же, а это было где-то в 1982 г., серьезный интерес Игоря Самойловича к проблемам взаимодействия с неземным разумом в еще большей степени вдохновил меня и укрепил мое желание изучать даосизм и тексты того самого Даосского канона, о существовании которого я узнал из его книги «Литературная мысль Китая».
Примечательно, что это произошло в совершенно фантастической ситуации. К тому времени я окончил школу, успел поработать и уже служил в армии. Служба была не сложной, но достаточно ответственной. Как-то раз вернувшись в караульное помещение после очередной смены, сняв с плеча автомат и сев за стол, я заметил небольшую стопку писем — нам принесли почту. Просмотрев конверты, я нашел открытку от Игоря Самойловича. Из неё я и узнал и про международный уфологический конгресс в Калуге, и про научные интересы Циолковского. Радости моей не было предела. Это была такая добрая и такая нужная мне весточка из, как мне тогда казалось, совсем другой жизни. До окончания моей службы оставался целый год, но после этого письма он уже не казался таким уж длинным.
Пишу об этом столь подробно для того, чтобы можно было представить всю фантастичность той ситуации. Да, это было мирное время, но я находился в действующей воинской части, нес службу, у каждого из нас было оружие и соответствующее снаряжение, и вот в такой обстановке я читаю письмо Игоря Самойловича, погружаясь в совершенно иную реальность, слушая неспешный рассказ о проблемах восточной философии, о Циолковском и уфологии, размышляя о Китае и востоковедении, вспоминая и «Оду изящному слову» Лу Цзи, и трактат «Дао дэ цзин». Может быть именно нереальность этой реальной ситуации и заставила меня так хорошо ее запомнить, впечатав в мое сознание непреодолимое намерение изучать восточную культуру.
В 1983 г. я стал студентом Восточного факультета ЛГУ и постепенно переписка с Игорем Самойловичем прервалась. Мне не хотелось злоупотреблять вниманием такого большого ученого, мне хотелось сначала чего-то достичь, прежде чем вновь обратить на себя внимание. Но на моем рабочем столе все студенческие годы лежала книга И.С. Лисевича «Литературная мысль Китая». Потом моими настольными книгами стали и другие замечательные работы, в которые Игорь Самойлович вложил свою душу, — «Китайская пейзажная лирика», «Из книг мудрецов: Проза Древнего Китая», а еще чуть позже — «Бамбуковые страницы».
Во второй половине 80-х годов весточки от Игоря Самойловича я получал через Евгения Алексеевича Торчинова, который в 1987—1989 гг. был оппонентом моей курсовой, а потом и дипломной работы. Наконец, в июне 1989 года, когда я завершал свою учебу в ЛГУ, у меня состоялась и личная встреча с Игорем Самойловичем.
Евгений Алексеевич Торчинов дал мне телефон Игоря Самойловича и передал его просьбу позвонить. Я связался с ним, мы договорились о встрече, и я поехал в Москву. Там, в Институте востоковедения я впервые увидел человека, оказавшего столь значительное влияние на мою судьбу. Это была первая встреча, но у меня до сих пор остается ощущение, что тогда я встречался с очень близким и хорошо знакомым мне старшим товарищем. В тот июньский день 1989 г. в центра Москвы неожиданно грянула гроза, полил ливень, да такой сильный, какого я давно уже не видел. Я очень волновался, что опоздаю на встречу, поэтому прибежал в Институт востоковедения весь мокрый и очень переживал, что у меня такой непритязательный вид. А Игорь Самойлович встретил меня очень по-доброму, как-то даже по-домашнему, посетовал, что мне пришлось идти на встречу в такую непогоду. Мы поговорили, и я еще раз убедился, какой это мудрый и добрый человек. И еще — очень простой в общении.
К сожалению, это была моя первая и единственная личная встреча с Игорем Самойловичем.
Потом я уехал на Дальний Восток, первоначально моя работа не была связана с научными изысканиями и хвастаться в этой области мне было нечем. Лишь во второй половине 90-х гг. я поступил в аспирантуру и к концу 1999 г. написал кандидатскую диссертацию, о которой, как считал, было не стыдно рассказать и Игорю Самойловичу. Вот почему как раз в те январские дни 2000 г. я думал о нем. И именно по той же причине было так больно узнать, что мне уже никогда больше не суждено рассказать Игорю Самойловичу о своих делах и успехах. Пусть небольших, но достигнутых при его самом непосредственном участии.
С того января прошло 15 лет. Мое поколение китаеведов само перешло в разряд учителей — у каждого из нас уже есть свои ученики, есть свои, пусть и небольшие, достижения. Каждый из нас стал тем, кем стал, благодаря своим учителям. Мне повезло в научной жизни, я об этом уже как-то говорил, у меня были очень хорошие учителя. И самый первый из них, первый китаевед, с которым мне выпала честь познакомиться, — Игорь Самойлович Лисевич, мой Учитель. Человек, ставший для меня символом настоящего ученого. Человек, благодаря которому я полюбил Китай. Человек, определивший направление моего научного творчества на всю жизнь.
Прошло 15 лет, как нет рядом Игоря Самойловича Лисевича, но на моем рабочем столе по-прежнему лежат его книги, а мои студенты, как когда-то я, читают его работы. Значит, Игорь Самойлович по-прежнему с нами. В нашем сердце. В нашей памяти.
Сергей Филонов
27 января 2015 г.
г. Благовещенск